Как-то морозной февральской ночью коллектив нашего маленького, но гордого издательства
в полном составе разгружал вагон со свеженапечатанными книжками на станции Москва-Сортировочная.
Аккумулятор автокара давно разрядился, так что пачки в фуру приходилось таскать
вручную. Управились мы часам к пяти, зашли на хлебозавод и стрельнули по горячему
батону у знакомых рабочих. Разливая в подъезде на четверых, директор поглядел
на наши довольные рожи, ткнул в меня пальцем и сказал:
- Ты у нас по штату курьер, так?
- Кажется...
- Завтра во Владимир поедешь.
- За кроликами?
В предыдущей командировке моей задачей было сопровождать на охоту двух рано разбогатевших знакомых директора. Пьяный егерь зачуханного охотохозяйства на Валдае выписал нам путевку на "зайца, беляка, русака". Мои "клиенты" радостно углубились в дебри и вскоре притащили к костру трех домашних кроликов - серого, белого и пятнистого. В каком селе они настигли добычу, не знаю. С тех пор к командировкам я относился с подозрением.
- Встретишься с автором, заключишь договор на книжку, - сказал директор. - Книжка автобиографическая.
Я удивился. Издательство на три четверти состояло из людей с зоологическим образованием, поэтому обычно мы печатали книги о тиграх-людоедах, ловле крокодилов и личной жизни тундровых волков.
- У мужика биография - Корбетту не снилось, - продолжал директор, который вообще-то на эпитеты был скуп и впечатлительностью не отличался.
Заинтригованный, я доехал до Владимира, прогулялся в Боголюбово, убедился, что церковь Покрова многоснежной зимой смотрится еще лучше, чем в половодье, и отыскал среди блочных домов на окраине города квартиру автора.
Валерий Юрьевич оказался высоким, сухощавым человеком спортивного вида и непонятного
возраста. За чаем мы разговорились о всяких пустяках, и я упомянул, что летом
собираюсь на Чукотку и Колыму. Он улыбнулся:
- Я там много лет прожил. Сначала на прииске, потом - лесником под Магаданом.
Там и с женой познакомились, тоже ссыльной.
- Извините, а сколько вам лет? - спросил я, не удержавшись.
- Восемьдесят.
Натуралисты и прочие путешественники обычно долго живут и молодо выглядят,
но восемьдесят... у меня это как-то в голове не укладывалось.
- Я в тайге вырос, на Дальнем Востоке, - cказал он в ответ на мой недоверчивый
взгляд, - потому и здоровье крепкое.
Тут я понял, почему фамилия Валерия Юрьевича казалась мне знакомой.
- А Михаил Иванович вам не родственник? - я имел в виду человека, имя которого
известно на Дальнем Востоке каждому биологу.
- Это мой дед.
И понемногу он рассказал мне совершенно поразительную историю. В поезде по пути домой я прочел его рукопись, и события выстроились по порядку.
В 1863 году дедушка моего нового знакомого, в то время студент агрономического факультета в маленьком польском городке, принял участие в восстании против российской оккупации. Восстание было разгромлено, и Михаилу присудили десять лет каторги с последующей ссылкой. Срок отбывать пришлось в Забайкалье. Освободившись, он поработал некоторое время начальником прииска, а затем вместе с двумя друзьями-зоологами, тоже ссыльными, смастерил лодку и сплавился по рекам до Хабаровска. Несколько лет друзья жили там, зарабатывая сбором бабочек и птичьих шкурок для музеев и частных коллекций.
Потом Михаил перебрался во Владивосток. На небольшом полуострове недалеко от корейской границы (теперь этот полуостров носит его имя) он основал первое в мире хозяйство по разведению оленей на панты. После нескольких лет войны с китайскими бандитами и еще многочисленными в то время тиграми ферма превратилась в преуспевающее предприятие с усадьбой-замком, собственным пароходом, виллами для туристов, конным заводом и плантацией женьшеня. За сорок два года там перебывало множество ученых и путешественников. В честь хозяина были названы десятки видов растений и животных Приморья. Стадо оленей достигло двух тысяч голов, а лошадьми имение снабжало весь Дальний Восток. К 1912 году поместье было полностью телефонизировано, даже в удаленных сторожках были установлены телефоны (основанный позже на этом месте колхоз не имел ни одного вплоть до 1990-х).
После смерти Михаила Ивановича хозяйство досталось его сыну Юрию. В 1922 году семье пришлось перебраться в Корею. С ними переехали почти все работники фермы. Чтобы обеспечить их, Юрий Михайлович вынужден был все распродать и начинать с нуля. Тем не менее через несколько лет в горах появились новое пантовое хозяйство, поселок для туристов, пасеки... Штатные сотрудники имения были самыми высокооплачиваемыми наемными рабочими в Корее.
В 1945 году часть семьи оказалась в Сеуле и Шанхае и сумела перебраться в США, а Юрий и его сыновья, жившие в Харбине, были взяты на службу в Красную Армию в качестве переводчиков (все они свободно владели китайским, корейским, японским и английским). Как только война закончилась, их арестовали. С отцом Валерию удалось после этого увидеться всего раз - в пересыльном лагере. Юрий Михайлович умер в 1956 году, буквально несколько дней не дожив до освобождения.
Валерий Юрьевич сбежал из тюрьмы и почти добрался до китайской границы, но был снова арестован и отправлен на Колыму.
Остаться в живых на тамошних приисках удавалось очень немногим, а сохранить здоровье - практически никому. Только прочитав все его книги, я понял, почему именно он уцелел на самом мрачном из "островов" ГУЛАГа.
Большинство его рассказов посвящены детству и юности - счастливым годам, проведенным среди тогда еще бескрайней тайги, полным приключений охотничьим экспедициям вглубь корейских гор, путешествиям по Маньчжурии. Некоторые - работе лесником на Чукотке и под Магаданом. Я не знаю другого человека, который был бы настолько жестоко брошен судьбой из почти рая в настоящий ад. Но Валерий Юрьевич пишет и о Востоке, и о Севере с почти одинаковым настроением. Потому что природа прекрасна везде, а значит, в жизни всегда остается что-то хорошее, пусть это только кусочек неба над головой и тундра за проволокой.
Читая воспоминания людей, прошедших через войну, лагеря и прочие ситуации, которые со стороны адекватно представить себе невозможно, всегда невольно думаешь: а я смог бы? выдержал бы? Ответа, конечно, не узнаешь, пока с тобой самим такое не случится.
"От сумы да от тюрьмы не зарекайся" - самая, наверное, уникально русская пословица. Я надеюсь, что подобное испытание мне в жизни не выпадет. Но если до этого все-таки дойдет, у меня, может быть, будет шанс выжить.