Глава десятая. Американские саванны
Дорогие друзья! Добро пожаловать в Бразилию - туристический
рай!
Цена туристической визы: для граждан России - 130$; для граждан Зимбабве,
Того и Тайваня - 30$; для граждан других стран - 5$. Желаем приятного отдыха!
Плакат в бразильском консульстве, г. Пуэрто Игуасу.
Обширную территорию Южной Америки между Пампой и Амазонией занимают саванны. Правда, классических ⌠африканских■ саванн с зонтичными акациями тут не увидишь, и вообще ландшафты этого района очень разнообразны - от густых лесов до кактусовых пустынь. Но климат здесь типичный для саванн - чередование сухого и дождливого сезонов. Самое жаркое время, как и в других местах на широте тропиков (а не экватора) - весна перед началом дождей. Сейчас вся огромная область саванн занята полями, пастбищами и рощами австралийских эвкалиптов, а флора и фауна сохранились лишь в небольших национальных парках и на заболоченных участках.
Парк El Palmar, куда я сейчас попал, совсем небольшой (20х15 км), и я почти не надеялся, что здесь осталось что-нибудь интересное. Вдоль дороги тянулась высокая мягкая трава, как на подмосковных полянах в августе. Над сырыми лугами вились рои мелких светлячков, мигавших часто-часто, словно облако дипольных отражателей. В глубине травы прятались мелкие, но очень душистые ирисы Ixolirion и самые маленькие на свете пальмы - Siagrus ростом с карандаш.
Луч фонаря упал на какой-то плоский желтый предмет со светящейся точкой посередине, лежавший в дорожной пыли. Еще шаг - и он вдруг взлетел в воздух, превратившись в что-то вроде жар-птицы. Планирующим, как у бабочки-парусника, полетом странное существо принялось кружить рядом, сверкая глазами в луче света и помахивая длинными полосатыми лентами. Это был длиннохвостый козодой (Macropsalis creagra). Дальше они то и дело вспархивали из-под ног.
Постепенно вокруг появлялось все больше пальм Butia yatae - невысоких, кудрявых, словно специально расставленных по пологим холмам. Через несколько километров я свернул на боковую дорожку, плавно спускавшуюся к ручью. Тут мой фонарик отразился в паре очень ярких глаз, под которыми сразу же блеснули клыки. Потом зверь развернулся, и в траве закачались соломенно-желтые лопатки торопливо уходящей пумы. Подойдя поближе, я увидел лужу крови и остатки добычи. Представьте себе мое изумление, когда оказалось, что это наполовину съеденная индийская антилопа-гарна!
Я вырезал из туши продольные мышцы спины (лучшее мясо для шашлыка), вышел к берегу и поужинал. Только на следующий день в конторе парка мне рассказали, что гарны действительно завезены сюда из Индии и, стало быть, с психикой у меня пока относительно нормально.
Эль-Пальмар - совершенно райский уголок, по крайней мере весной. Ночью было так тепло и безкомарно, что я отлично выспался на траве без палатки и спальника. Утром меня разбудили птицы - красноголовые кардиналы (Paroaria) и всевозможные голуби, слетевшиеся на водопой. Надо мной смыкались ветви ив, в тихих плесах ходили здоровенные сомы, а вокруг лежали желтые луга с толпами аккуратных пальм. Под пальмами паслись лохматые серые большие нанду (Rhea americana).
До наступления жары я успел окунуться в ручей и дойти до конторы, расположенной в старинной колониальной усадьбе на высоком берегу реки Уругвай, за которой открывается вид на одноименную страну.
Естественно, я первым делом сплавал на ту сторону, благо река шириной с Москву-реку у Звенигорода. С моей точки зрения, делать в Уругвае особо нечего - он почти полностью ⌠распахан■, а интересен лишь тем, что это единственная страна мира, где разрешены дуэли. Но принять их гражданство мне не светило, так что я вернулся в Аргентину, где к моим услугам были душ, кафе-мороженое, библиотека и музей.
В музее я обнаружил большую коллекцию птичьих яиц. В Эль-Пальмаре семь видов тинаму (Tinamidae), а у них необыкновенно красивые яйца - яркие и блестящие, словно покрытые цветной глазурью. На большом дереве во дворе гнездились попугаи-калиты (Myopsitta monachus). Они живут не в дуплах или норах, как другие попугаи, а в огромном, как стог сена, коллективном гнезде на несколько десятков пар.
Обследуя усадьбу, я увидел под крышей заброшенного амбара большую колонию пчел-убийц (Apis africanus), которых когда-то завезли сюда из Африки, поставив под угрозу все пчеловодство континента. Мне приходилось много слышать об их сложном характере, поэтому я очень осторожно приблизился к ним шагов на десять. Тут же мне навстречу вылетел ⌠сторож■ одного из гнезд и с ходу ужалил в веко. К моему большому удивлению, это оказалось совсем не больно, и я забыл об укусе, думая, что так все и кончится.
Я прошелся немного вдоль реки, пользуясь кабаньей тропкой (кабанов завезли из Европы). Тут летали кусачие тигровые мошки (Goeritis filli), но зато было не так жарко. На торчащих из воды корягах собралась целая коллекция причудливых черепах: жабоголовые (Phrynops), плоские (Platemys) и длинношеие (Hydromedusa). В траве бродили цветные бекасы (Nycticryphes) - смешные птицы с клювом такой формы, будто на нем повисла капелька соплей.
Когда я вернулся к конторе, было уже настолько жарко, что даже роскошные черно-фиолетовые сойки Cyanolyca забились в тень и сидели с раскрытыми клювами. Только синие колибри как ни в чем не бывало носились вокруг увитых вьюнком колонн усадьбы, ⌠целуя■ красными клювиками цветы. Вокруг большой норы с десятком входов, выкопанной посередине площадки для пикников, разлеглись здоровенные ящерицы-тейю (Tupinambus nigropunctatus) с отвисшими щеками. Был будний день, так что я оказался единственным посетителем парка - мороженое и душ были в полном моем распоряжении. В прохладной душевой я и проспал до вечера.
Не успели ящерицы забраться в нору после захода солнца, как из нее появились ⌠сменщики■. Сначала легким облачком выпорхнули летучие мышки Tonatia, потом вдруг вылезла здоровенная зверюга с полосатой мордой и великолепными черными усами - равнинная вискача (Lagostomus maximus). Учуяв печенье, которое я в этот момент ел, она радостно кинулась мне на руки, и мне стоило большого труда отойти от нее на пару шагов и сфотографировать. Чтобы не отдавать ей все печенье, я отнес полпачки к своему рюкзаку, а когда вернулся, его уже доедал зеленый попугайчик-калита.
С наступлением сумерек в траве послышались резкие шорохи - это прокладывали себе путь тяжелые броненосцы. Чтобы узнать, с кем из них имеешь дело, достаточно резко осветить зверька фонариком. Ушастые Dasypus убегают смешными скачками, толстые Cabassous с фырканьем подпрыгивают на месте и потом пытаются незаметно удрать, медлительные Euphractes прижимаются к земле, а маленькие Tolypeutes и вовсе сворачиваются в шар. В пальмовые рощи броненосцы почему-то не заходили, но там сновали полчища крыс Bibimys с ярко-малиновыми носами.
Шагая в темноте по саванне, я увидел впереди черно-белое пятно, которое оказалось гигантским муравьедом (Myrmecophaga tridactylus). Фантастический зверь с длинным, как клюв ибиса, носом и роскошным флагом-хвостом словно сошел с картин Дали. Позже я узнал, что и сам художник заметил поразительное сходство между творением природы и персонажами своих картин - он даже держал дома ручного муравьеда.
На этот раз я вышел к другому ручью, который петлял по неширокой болотистой пойме. На дороге появились странные следы, очень похожие на отпечатки копыт тапира, но чуть поменьше. Я долго ломал голову, кто бы это мог быть, пока не увидел капибару (Hydrochoerus hydrochoreus). Последний уцелевший из гигантских грызунов прошлого, капибара напоминает рыжеватую морскую свинку, но она ростом с барана и вся какая-то квадратная. Когда я вышел на мост через ручей, из-под него выплыла самка с парой совсем маленьких детенышей. Отчаянно загребая воду копытцами, капибарята едва поспевали за матерью. Увидев меня, они нырнули, но были отлично видны в прозрачной воде. Метров через десять троица выскочила на поверхность и с треском удрала в камыш.
Больше на ручье мне никто не встретился, кроме кошки-ягуарунди, которая здесь не черная, как в сельве, а рыжая. Я переночевал под деревом, в кроне которого наутро обнаружил гнездо пальмовых дятлов (Melanerpes flavifrons) - они черные с красной головой, полосатыми боками и ярко-желтой грудью.
Меня ждал неприятный сюрприз: к рассвету укушенный глаз совершенно заплыл, а вся половина лица распухла так, что я стал похож на монстра из фильма ужасов. Естественно, никто не хотел меня подвозить, и мне пришлось часами торчать на раскаленной дороге, поглощая коробками закупленный в супермаркете молочный шейк.
Очередная попутка оказалась допотопным ⌠Трабантом■ с небритым старикашкой-немцем за рулем. С ним мне удалось проехать довольно далеко - почти через всю провинцию Entre Rios (Междуречье). Пыльные пастбища и эвкалипты тянулись по сторонам, сбитые машинами скунсы и опоссумы валялись по обочинам. Сначала старикан рассказывал о тяжелой жизни немецкой общины, потом вдруг похвастался, что он - бывший штурмбанфюрер СС и находится в розыске как военный преступник. Я, конечно, не поверил, но он вытащил из бардачка крест и еще какие-то награды.
Я начал лихорадочно соображать. С одной стороны, я просто обязан был его немедленно придушить (дорога была достаточно пустая). С другой стороны, посты ГАИ в этой части страны стояли через каждые 50 км, и перед очередным постом машину мне пришлось бы бросить. Решил, что проеду последний пост перед своей развилкой, а потом убью мерзавца. Мы доехали до КПП, и я уже полез в карман рюкзака за веревкой, но тут старая сволочь вдруг заявила:
- Совсем забыл, хозяин той фермы мне должен. Навещу-ка его, подлеца. Вылезай.
Я снова оказался на липком асфальте в отвратительном настроении. Увидев мое лицо и Индульгенцию, полицейский побледнел, выскочил на дорогу перед первым же грузовиком и лишь потом спросил, куда мне, собственно, надо ехать. Грузовик оказался попутным. Офицер отвел шофера в сторону и сказал ему что-то такое, что тот всю дорогу называл меня не иначе, как ⌠senior comandante■.
Вечером на обочинах появилась фауна: целые стада черных крысовидных хомяков Scapteromys, белобрюхие опоссумы (Didelphus albiventris), серпокрылые козодои (Eleothreptus anomalus).
Прошла короткая гроза, и снова стало жарко. Я переночевал в городке на берегу широченной мутной Параны, а утром перешел по мосту в провинцию Chaco. Снова потянулись сухие пастбища в дымке от пожаров - пастухи жгли сухую траву и кустарник. Я много читал о знаменитых аргентинских ⌠ковбоях■ - гаучос, об их богатых традициях и красочных костюмах. Но везде скот почему-то пасли люди в джинсах, кедах и футболках.
Наконец у одной деревни мне встретился настоящий гаучо - в широкополой шляпе и богато расшитой рубахе с бахромой, с огромным ножом за широченным поясом и золочеными шпорами на мушкетерских сапогах. Сей былинный персонаж подъехал ко мне, участливо оглядел пыльный рюкзак и столь же пыльную морду и спросил:
- Вэйзмир, куда ты едешь по такой жаре? Сорок пять в тени!
Оказалось, что деревня населена евреями - иммигрантами из Польши. Познакомиться с ними поближе я не успел, потому что подошла попутка. Меня высадили в семи километрах от национального парка Чако, куда я дополз к обеду в совершенно расплавленном состоянии. Я знал, что через пару дней привыкну к местному климату и перестану обращать внимание на температуру, но пока было довольно тяжело.
В парке меня ждала площадка для установки палаток, сверкающая прохладным кафелем душевая и десятки километров покрытых мягкой пылью лесных дорожек, словно специально созданных для ходьбы босиком и чтения следов.
⌠Чако■ - это сухие леса, которые когда-то покрывали северо-запад Аргентины, Парагвай и часть Бразилии. В основном они состоят из колючих акаций, quebracho (этим словом, означающим ⌠сломай топор■, обозначают Solinopsis и еще десяток пород с твердой древесиной, относящихся к разным семействам) и дерева омбу (Phytolacca dioica), кора которого словно плавится на солнце, оплывая к корням.
Фауна Чако очень древняя и своеобразная. По травянистым прогалинам бродит странная птица Cariama cristata, родственник вымерших гигантов-фороракосов. По ночам сквозь высокую траву, высматривая грызунов, пробирается робкое создание - рыжий гривистый волк (Chrysocyon brachyurus) с ногами-ходулями и огромными ушами. Увидеть его мне удалось только один раз - в основном попадались заурядные с виду парагвайские лисы (Dusicyon gymnocercus). Из трех видов пекари, стадами прочесывающих парк, один настолько редок, что долго считался вымершим - это рослый серый Tayassu wagneri.
Грызунов тут великое множество - недаром Даррелл назвал эти края ⌠Землей шорохов■. Больше всего не хомяков, как в других частях Америки, а колючих шиншиллокрыс (Echimyidae). По деревьям ползают смешные дикобразики Chaetomys с носом картошкой. Хищников тоже немало: по утрам то и дело встречаешь выводки носух, которые безмятежно рыщут в опавших листьях, подняв, как флаги, полосатые хвосты, а на обочинах дороги через каждые пять километров обязательно увидишь нору местного барсука-гризона (Galictis vittatus), удивительно похожего на африканского медоеда.
Из-за обилия зверья кровососущих насекомых в Чако много, и наблюдать за ними очень интересно. Утром вас преследуют мухи, реагирущие на движение - достаточно остановиться, и они отвязываются. Днем их сменяют обычные слепни, привлекаемые запахом мокрой кожи, а вечером появляется другой вид, который охотится за темными предметами - от него защищает белая футболка. Все они довольно безобидны, в отличие от ночных москитов Phlebotomus, которые переносят лейшманиоз.
Другая достопримечательность Чако - ⌠ночной поезд■, личинка одного вида светляков, обитающая под бревнами и в густой траве. Она длиной с гороховый стручок, с двумя белыми ⌠фарами■ на переднем конце, двумя красными - на заднем и цепочками зеленоватых ⌠окошек■ по бокам.
Птиц в Чако почему-то было немного - возможно, они откочевали на сухой сезон. Разве что дятлы встречались целыми стаями, а всех остальных редко удавалось увидеть. Гораздо веселее было на лесных озерах. Там бродили большие цапли Ardea cocoi, сотенными стаями кружили коршуны-слизнееды, а по листьям гигантских кувшинок Victoria cruciana бегали яканы (Jacana), трепеща, как мотыльки, желтыми крылышками. На озерах водятся кайманы и анаконды, но последних мне не удалось увидеть ни разу - попадались только коричневые гигантские ужи (Cyrtodryas gigas).
Я прожил в Чако несколько дней, пока не пришло время ехать на бразильскую границу. Каждое утро меня будили концерты черных ревунов (Alouatta caraya). Днем приезжали школьные экскурсии и угощали всякой всячиной, а по ночам единственными соседями были жабы и лягушки, собиравшиеся в душевой ради прилетевших на свет насекомых (всего я насчитал там 16 видов амфибий).
До города меня подвез автобус женской протестантской школы при польско-украинской общине. Никто из девушек уже не помнил ни слова на славянских языках, лишь одна спросила меня ⌠Te gusta vareniki?■ - ⌠Тебе нравятся вареники?■ Чем-то я им очень понравился: после того, как сошел с автобуса, они еще долго, к изумлению прохожих, хором скандировали ⌠Vla-di-mir! Vla-di-mir!■ - пока не скрылись за поворотом.
Теперь по одну сторону дороги тянулся Парагвай, а по другую - аргентинская провинция Misiones. Первыми белыми, обосновавшимися в этом плодородном краю, были иезуиты, основавшие несколько миссий на нынешней территории Бразилии в 1609 году. В отличие от всех других орденов и прочих религиозных организаций, действовавших в испанских колониях, иезуиты действительно заботились об индейцах: обучали их грамоте и земледелию. В XVII веке на континенте было несколько территорий под управлением ордена, и во всех уровень жизни был в несколько раз выше, чем на соседних землях, и только на них не было индейских восстаний. Не удивительно, что они встали поперек горла и светским, и церковным властям. В 1627 году сюда по наводке епископа Монтевидео вторглись из Бразилии отряды вооруженных охотников за рабами. Бросив все, отцы иезуиты в сопровождении 12 тысяч крещенных индейцев-гуарани сплавились по реке на семистах плотах. После каждого из двух порогов плоты приходилось строить заново. Они основали новые миссии на 800 километров южнее, на аргентинской земле. Мир и процветание продолжались до 1767 года, когда Карл III запретил орден во всех испанских владениях. Провинция вступила в полосу упадка, из которой выходит только сейчас. Что касается миссий, то их величественные развалины и сегодня производят впечатление великолепной резьбой по камню, хотя джунгли мало что оставили от стен.
Я быстро проехал всю Мисьонес и сошел на последней развилке перед стыком границ с Бразилией и Парагваем. Узкое шоссе тянулось через густой субтропический лес, над которым кое-где торчали странные кроны бразильских араукарий (Araucaria angustifolia). Это единственный кусочек сельвы в Аргентине, истоптанный туристами вдоль и поперек, но всего месяц тому назад на этой самой дороге турист-гринго был убит ягуаром. Только что стемнело, и на теплый асфальт выползли детеныши змей - коричневые гремучки Crotalys и черные в серебре Bothrops. Вооружившись хворостиной, я стал сгонять ботропсят с проезжей части, но спасти удалось не всех: некоторые из этих ⌠живых игрушек■ уже были раздавлены колесами проносившихся машин.
Вскоре лес кончился. Я прошел между безмолвными корпусами турбаз, отелей и ресторанов и вышел к высокому обрыву, под которым в облаке тумана шумел водопад Игуасу.
Он шире и выше Ниагары, но меньше, чем Виктория. Водопад обрушивается со скалы высотой 72 метра и шириной в три километра, разбиваясь на десятки ветвей, между которыми торчат зеленые островки. Днем тут слишком много туристов, но ночью никого нет. По мокрым от водяной пыли дорожкам бродят здоровеннные жабы-аги (Bufo marinus), похожие на борцов сумо. Изредка встретишь зеленого агути или собирающего мусор длиннохвостого опоссума (Metachirus nudicaudatus), но больше делить удовольствие не приходится ни с кем. Белый фронт водопада в желтоватых лунных радугах таинственно проступает из черных гор, мелкие боковые ручейки журчат в скальных трещинах, стекая в озера - отличное место для усталого путешественника, который мечтает отдохуть от жары и выспаться в покое и уюте.
Утро еще лучше: столбы тумана и брызг, поднимающиеся над водопадом, становятся ярко-розовыми, целые стаи туканов и попугаев летают с берега на берег, первые колибри пронзают мокрый воздух. Большие серые стрижи Cypseloides senex, сотнями тысяч гнездящиеся на скалах за стеной падающей воды, с визгом пронзают самые страшные части водопада. Наконец выходит солнце, и тысячи радуг вспыхивают над Игуасу. Тут на тропинках, словно армии бродячих муравьев, появляются колонны туристов - день начался.
Сверху поперек реки проложены мостки, по которым можно подойти вплотную к ⌠Глотке Дьявола■ - выемке уступа, в которую падает большая часть воды. Снизу к этому ревущему белому чудовищу тоже можно подобраться, но только с бразильской стороны.
Я отправился в город Пуэрто Игуасу и стал дожидаться открытия консульства. Вскоре за мной образовалась очередь из полусотни туристов со всего мира. Тут консульство открылось.
- Нет, мой друг, - сказал единственный из сотрудников, знавший слов десять по-английски и столько же по-испански, - ваша виза еще не пришла из Буэнос-Айреса. Приходите завтра.
Я грустно отошел в сторону. Поток туристов нахлынул на конторку и сразу же отхлынул, оставив в холле одного человека - все остальные получили визы за пять минут.
- Откуда ты, брат? - спросил я беднягу.
- Из Польши. А ты?
- Из России.
На нас напал идиотский хохот. Посмеявшись над горестной судьбой, мы разошлись, договорившись встретиться утром. Парень болтался тут в ожидании визы уже неделю. Он изучал бразильскую литературу в Рио и возвращался с каникул.
Я вернулся к водопаду и до вечера бродил по лесу, но встретил только большое причудливое насекомое - королевскую фонарницу (Laternalia phosphores). Вечером я решил устроить большую охоту на змей и до полуночи бродил с фонарем по шоссе. Но змеенышей, десятками выползавших на асфальт днем раньше, почему-то не было. Вместо них появились квакши Flectonotus gouldi, маскирующиеся под щепки.
Я уже нашел подходящую скамейку и хотел расстелить спальник, как вдруг заметил на дорожке нечто странное. Издали это казалось трещиной в асфальте, а вблизи - застывшей струйкой черного стекла. Но у нее был подвижный хоботок, и она медленно текла вперед, ощупывая путь. Это была наземная планария - редкий обитатель самых влажных мест.
Утром я явился за двадцать километров в консульство и выслушал слово в слово тот же самый ответ.
- Надо позвонить в Буэнос-Айрес, - сказал я поляку, - и спросить, почему они не посылают по факсу наши бумаги.
Мы пошли на почту, позвонили в столицу, но там нам сказали, что все давно отправлено.
- Они давно все отправили! Наверняка бумаги уже у вас! - закричал мой новый друг, когда мы добежали до консульства (он свободно владел португальским).
- Они не могут быть у нас, - невозмутимо заявил чиновник, дружелюбно улыбаясь.
- Почему?
- Потому, что мы не могли их получить. У нас нет факса!
- Что же вы раньше не сказали?
- Вы не спрашивали.
- Так позвоните в город, пусть они вам подтвердят, что нам можно давать визы!
- У нас нет телефона. Мы только год назад въехали в этот офис, связь еще не провели.
В конце концов мы буквально силой вытащили консула на почту и за свой счет связали его с Буэнос-Айресом. Не прошло и десяти часов, как мы были на бразильской стороне. По дороге поляк сообщил мне новости, оказавшиеся малоутешительными. Во-первых, здесь тоже приравняли местную денежную единицу к доллару, и цены подскочили в несколько раз. Во-вторых, вышел специальный закон, запрещающий автостоп.
Я почувствовал, что меня загнали в угол. После оплаты визы и звонков у меня осталось всего 300 долларов. За эти деньги я бы смог, наверное, добраться до Каракаса через Рио-де Жанейро, Амазонку и Гвианское нагорье, но на самолет до Кубы нужно было еще столько же. Скрепя сердце, решил покрутиться по Бразилии и вылететь домой из Сан-Паулу.
Взяв билет на автобус, я прогулялся по бразильской стороне водопада, где бродят стаи полуручных носух и где я нашел самого красивого жука из всех, каких видел за полгода в Южной Америке. Размером он был меньше канцелярской кнопки, плоский и круглый, как все виды подсемейства щитоносок (Cassidae). Жук был такого ярко-золотого цвета, что не блестел, а словно светился, а на спине, как на мишени, были нарисованы два бархатисто-черных концентрических кольца с черной точкой в центре. Когда я протянул к нему руку, он сразу улетел. Как называлось это маленькое чудо, мне не удалось узнать до сих пор - скорее всего, это был неизвестный науке вид.
Чуть выше по течению можно встретить очень редкую птицу - крохаля Mergus ostosetaceus. Он живет только на тех реках, где есть водопады, потому что выше водопадов нет хищных рыб, опасных для утят.
Вернувшись в большой, душный город Foz de Iguazu, я сел в автобус и всю ночь ехал сначала на северо-восток, потом на северо-запад по светло-зеленым полям и кирпично-красной земле. Эта часть страны настолько освоена, что называется просто Campos, ⌠поля■. Здесь уже прошли первые дожди, но было очень жарко и пыльно. Плодородный краснозем, terra roja, покрывает почи весь юг Бразилии, позволяя снимать рекордные урожаи кофе и сахарного тростника. К утру мне удалось добраться до Пантанала - низменной равнины в верхнем течении реки Парагвай, на стыке границ Бразилии, Парагвая и Боливии.
В течение сухого сезона Пантанал выглядит как травянистая равнина с маленькими рощами и множеством озер, а во время дождей превращается в море с отдельными островками. Множество туристов приезжает сюда посмотреть на богатейшую фауну, которая по составу близка к амазонской, но гораздо более доступна для наблюдения. Большинство обитателей Пантанала можно увидеть прямо с шоссе, идущего через болота к городу Corumba. Фосетт описывал этот городок как логово порока и разбоя, но я с большим недоверием отношусь к его сведениям - по многим причинам.
Начало ноября - самое удачное время, потому что вдоль реки вода уже поднялась, а на более высоких местах еще сухо. Поэтому на западе Пантанала уже появляются виды, проведшие сухой сезон под землей - водяные хомячки Kunsia и двоякодышащие рыбы Lepidosiren, а на востоке вся живность по-прежнему сконцентрирована вокруг небольших озер и прудов, буквально забитых рыбой. К такой луже может собраться сразу несколько сотен аистов - стройных лесных (Mycteria americana) и могучих ябиру (Jabiry mycteria). Ябиру похож на африканского марабу, но чисто-белый с черной головой и шеей. У него такой мощный клюв, что непонятно, как с такой тяжестью можно летать. Но аист летает довольно ловко и даже убивает прямо с лета шустрых молодых кайманов.
Никогда бы не подумал, что на ограниченной территории может прокормиться столько кайманов. На берегах прудов они лежат буквально штабелями, по нескольку десятков на водоем размером с теннисный корт. Здесь живут два вида: обычный Caiman crocodilus и широкомордый C. latirostris. Было бы очень интересно узнать, какие между ними экологические различия. Если судить по форме челюстей, первый должен есть больше рыбы, а второй - черепах и улиток (местные улитки Pomatias gigas по величине и прочности панциря почти не уступают черепахам). Но для проверки моей гипотезы пришлось бы убить и вскрыть несколько кайманчиков, а я отношусь к ним со слишком большой симпатией.
Другого обитателя прудов увидеть труднее. Гуляя по шоссе поздно вечером, иногда видишь впереди как бы темную струйку жидкости, медленно текущую поперек дороги. Это анаконда - небольшая парагвайская (Eunectes notaeus) или молодая гигантская (E. murinus). На ровной поверхности они не извиваются, а лишь переступают брюшными чешуями, так что издали кажется, что они плавно скользят вперед, словно улитки. Если подойти к змее, она замирает, но при попытках взять ее в руки следуют яростные выпады. Взрослые гигантские анаконды, длиннее трех метров, наверное, чувствуют себя слишком тяжелыми для путешествий - я ни разу не видел их дальше двух шагов от воды. Один раз попалась очень крупная змея - метров семь или восемь - но она, как и остальные, нырнула, едва я подошел.
В течение многих лет считалось, что самая длинная змея - азиатский сетчатый питон, а все рассказы об анакондах длиннее 8 м - басни. Теодор Рузвельт обещал премию в 1000$ за экземпляр, превышающий 10 м. В течение почти ста лет деньги оставались невостребованными и за это время превратились в довольно скромную сумму, но в 1989 году была добыта анаконда в 11,46 м - на полметра длиннее, чем рекордный питон.
Эту змею трудно назвать симпатичной - у нее маленькая головка с рыбьими глазками, как у нашего водяного ужа - но ее движения исполнены особой неторопливой грации, особенно в воде, где ей не мешает чудовищный вес. Ныряя в озерах Пантанала, я убедился, что анаконда - один из самых быстрых пловцов среди змей, способный иногда догонять рыб, а не ловить из засады.
Среди кайманов и анаконд бесстрашно разгуливают капибары и самые красивые из южноамериканских оленей - необыкновенно изящные болотные (Blastocerus dichotomus). Они почти не боятся человека. Хотя почти весь Пантанал разбит на фазенды и используется под пастбище, местные жители в последнее время на редкость заботливо относятся к фауне и ревностно охраняют даже кайманов. И это в Бразилии, которую во всем мире считают главным виновником уничтожения тропических лесов и редких видов! На самом деле народ тут уже очень глубоко проникся экологическими идеями, а вырубку лесов ведет, мягко говоря, не от хорошей жизни. В печати постоянно идут яростные дискуссии по поводу того или другого нового проекта. Но бразильцев очень обижает, когда Запад обвиняет их в покушении на будущее всего человечества и дает не всегда корректные советы.
В островках леса водятся два очень редких попугая-ара: голубой с желтым Ara glaucogularis и фантастический Andorhynchus hyacintus. Это чудо природы длиной в метр, сине-фиолетовое с желтыми кольцами вокруг глаз и клюва. Вместе с ябиру гиацинтовый ара служит эмблемой Пантанала, даже местная автобусная компания называется в честь него ⌠Andorhynchus■ и красит свои автобусы в соответствующий цвет.
По вечерам тут можно увидеть необыкновенное зрелище. С востока приходит очередная гроза, и на фоне иссиня-черной тучи летят, уходя от дождя, освещенные закатным солнцем тысячные стаи птиц - белые аисты, розовые колпицы, синие ара, а также утки, гуси, цапли и ибисы всех цветов. Буря длится не больше получаса, и снова начинается жара.
Через каждые два-три километра шоссе проходит по мостам, под которыми полгода сухо, а полгода течет вода. Поскольку других укрытий от дождя и солнца в Пантанале мало, местная фауна активно использует нижнюю сторону мостов, причем под каждым из них одни и те же виды располагаются на строго определенных местах. Центральная часть пролета облеплена гнездами ласточек, края - постройками ос, которые не так боятся гостей. Между осами и ласточками селятся летучие мыши, которых тут не меньше двух десятков видов (больше всего воронкоухов Natalus). Особенно красивы Lasiurus - взрослые желтые, детеныши красные, а подростки всех переходных оттенков, так что колония мышек кажется выставкой елочных игрушек.
Я тоже поставил палатку под мостом. Ночью было так жарко и влажно, что пришлось выбраться наружу, несмотря на комаров. Где-то через час меня разбудил легкий шорох и холодное прикосновение к виску. Я почувствовал, как очень крупная змея ощупала мне лицо языком, а потом прижалась боком к щеке. ⌠Анаконда, - подумал я, вспомнив почему-то ⌠Кролики и удавы■ Искандера, - сейчас обработает■. Тихонько взяв фонарик, я включил его и увидел здоровенного полоза Pseudoboa. Он грелся у моей щеки до утра, а потом скромно слинял.
На следующий день я перебрался в национальный парк Emas, расположенный на плато Мату-Гросу северо-восточнее Пантанала. Это море высокой травы, из которой повсюду торчат красные термитники. Только вдоль рек тянутся сухие леса, над которыми маячат круглые кроны самой высокой в мире пальмы Orbignia (до 75 метров).
Эмас буквально набит редкими видами, которых очень трудно увидеть в других местах. Следы ягуара, оцелота, гривистого волка попадаются на каждом шагу. Еще больше здесь ⌠бразильских волков■ - крупных лисиц Dusicyon thous. В лесах то и дело слышишь птичьи голоса обезьянок - маленьких игрунок (Callitrix) и тамаринов (Saguinus), которых тут четыре вида, все разноцветные. По валяющимся на земле тонким иголкам можно найти место, где кормится в кроне дерева бразильский дикобраз (Gnatomys). В самых непроходимых зарослях стайками по пять-шесть зверей бродят смешные кустарниковые собаки (Speothos venaticus), которые похожи на помесь бультерьера с дворнягой, но никак не на дикое животное. А в густой траве скрывается самый маленький из тинаму - Taoniscus nanus размером с перепела.
Чем дальше к северу, тем раньше начинается сезон дождей. В Эмасе они шли уже месяц, и реки основательно вышли из берегов, а воздух гудел от комаров. Преследуя кровососов, к пасущемуся скоту собираются три вида козодоев - длиннохвостый Hydropsalys climatocerca, потто Nyctibius griseus и гигантский потто N. grandis, который днем похож на большой трухлявый сук. Различить их можно на очень большом расстоянии, потому что в луче фонаря их глаза вспыхивают соответственно белым, желтым и зеленоватым светом. В некоторых местах земля на протяжении сотен метров была покрыта движущимся ковром из крошечных лягушат Rana, которые торопливыми скачками расселялись из родных озер. Бесчисленное войско отважных малюток привлекало полчища хищников: шустрых малых серием (Chunga burmeisteri), змеек-жабоедов (Xenodon), грустных носатых цапель-челноклювов (Cochlearius).
Из Эмаса я направился к северу, на границу Мату-Гросу и Амазонской низменности. Река Арагуая, приток Токантиса, образует здесь два рукава, между которыми лежит Bananal - самый большой в мире остров, окруженный пресной водой (по другой версии, Marajo в дельте Амазонки еще больше). Южная часть острова напоминает Пантанал, а северная покрыта сухим лесом, который у рек переходит в амазонскую сельву.
Добрался я до Бананала с большим трудом. Хотя польский студент перевел мою Индульгенцию на португальский, в рукописном варианте ее текст не производил на полицейских никакого впечатления, и они упорно не желали останавливать для меня попутки. Голосовать самому приходилось по многу часов. Большую часть пути я проделал на трехэтажном грузовике, который вез на бойню свиней. За триста километров совершенно обалдел от визга, хрюканья и вони. Все шофера, узнав, что я из России, тут же радостно кричали ⌠А-а, Владимир!■ - это имя тут считается самым типичным русским и широко распространено среди выходцев из славянских стран. В конце концов я начал звать всех шоферов ⌠Педро■, на что они совершенно не обижались - мало ли в Бразилии Педро?
Мой путь на север окончился здесь, на самом пороге Восточной Амазонии, поэтому на острове я в основном интересовался влажными лесами. Их фауна резко отличается от фауны сухих, хотя четкой границы между ними нет. Хищники во влажных лесах представлены золотистой кошечкой Felis tigrinus, попугаи - великолепной золотой аратингой (Aratinga guarouba), а черепахи - большеголовой Peltocephalus tracaxa. То есть на самом деле там водится еще черт знает что, но за два дня я мало кого успел увидеть. Из змей встречается амазонский аспид (Leptomicrurus). Он черный с желтыми колечками на маленькой голове и тупом хвосте - очень трудно понять, где у змеи голова, а где хвост.
Еще мне встретились две замечательных амфибии. Удивительная лягушка (Pseudis paradoxa) известна тем, что вдвое меньше собственного головастика (этот монстр длиной с хорошую плотву), а седлоспинный ателоп (Brachycephalus) ничем не выделяется, но очень красив - ярко-желтого цвета и помещается в наперстке.
К сожалению, ниже по течению на реке есть пороги, поэтому сюда не проникают интереснейшие обитатели Амазонки - дельфины и ламантины. Мне не пришлось их увидеть - я уехал с Бананала на восток, через пустынные пространства каатинги.
Этим словом, означающим ⌠белый лес■, называют самую бесплодную часть страны, покрытую чахлыми акациями и невысокими кактусами (в основном Cereus gounelei) На кактусах сидят крошечные сычики Glaucidium brazilianum, высматривая саранчу. Дожди в каатинге бывают не каждый год, и во время засух миллионы крестьян разбредаются отсюда в поисках работы, а при первых слухах о дождях возвращаются домой.
Наконец раскаленная сковородка каатинги кончилась, и я оказался на побережье океана, в историческом сердце Бразилии - прекрасном городе Сальвадор, он же Байя. Город населен в основном африканцами, и повсюду разбросаны храмы кандомбле, своеобразной религии, смеси западноафриканских верований с элементами католицизма. К тому времени, когда я сюда добрался, carona (так тут называют автостоп) окончательно мне осточертела, и я решил дальше путешествовать на автобусах.
Южнее Байи побережье когда-то покрывала роскошная сельва, так называемый Атлантический дождевой лес. Он давным-давно утратил связь с Амазонией, и его флора и фауна очень своеобразны. Сейчас лес сохранился в основном в небольших заповедниках, из которых самый интересный - Poco dos Antos, участок изумрудно-зеленого склона гор, круто спускающегося к океанскому пляжу.
Заповедник был создан для спасения львиной игрунки (Leontopithecus rosalia) - необыкновенно красивой обезьянки, похожей на персидскую кошку золотисто-рыжей расцветки. Сейчас здесь всего около пятисот игрунок, но их почему-то встречаешь каждые полчаса. Гораздо труднее найти в кронах другую местную достопримечательность - ошейникового ленивца (Bradypus torquatus). А когда его все-таки находишь, выясняется, что он практически не отличается от B. tridactilys, который обычен повсюду в Амазонии.
Зато тут легко увидеть карликового муравьеда (Cyclopes didactilys), которого в Амазонии я не видел живьем ни разу - только в когтях гарпий. По идее они должны были бы встречаться на каждом шагу - ведь аппетитные термитники болтаются примерно на одном дереве из пяти. Но почему-то везде, кроме Посо дас Антаса, этот пушистый желтый зверек редок, да и здесь мне за весь день попались только два - один спал на ветке, свернувшись клубочком, а другой висел вниз головой, зацепившись хвостом за лиану и запустив язык в термитник. Возможно, разрушенные термитники уже не восстанавливаются, поэтому каждому муравьедику нужен большой участок леса.
А вот белок в Атлантическом лесу нет. Их заменяют рыжие беличьи хомячки - большой Phaenomus и маленький Rhagomys. Они таке же шустрые и пушистые, как настоящие белки, но совершать длинных прыжков с ветки на ветку не умеют.
От парка уже совсем близко до Рио, который на самом деле Хио-дэ-Жанэйру, ⌠Река Января■. Город расположен в изумительно красивом месте - над бухтой торчат высокие горы-останцы с вертикальными склонами и круглыми макушками. Они все еще одеты лесом, и даже в городском ботаническом саду можно увидеть серебристо-белых обезьянок. Но все же до появления города тут, наверное, было еще красивее. Из-за рельефа путешествие на автобусе по Рио - долгое и тяжелое мероприятие, особенно с рюкзаком, потому что в каждом автобусе установлены железные вертушки, настолько неудобные - нарочно не придумаешь.
После строгого и четкого испанского я никак не мог привыкнуть к мягкому, очень музыкальному португальскому, который на бумаге похож на испанский, но резко отличается по звучанию. Кое-что удается понять с ходу, но иногда из целой фразы не улавливаешь ни одного знакомого слова. В первый день в Бразилии я зашел в магазин за коробкой сока и долго пытался сказать, что мне нужно. Перепробовал массу вариаций на тему испанского ⌠jugo■ и английского ⌠juice■, но ⌠сработало■ в конце концов молдавское ⌠suk■. Особенно трудно разобрать слова, когда говорят на слэнге. В местной разговорной речи множество забавных и метких словечек: например, бикини называется ⌠флюс■.
Знаменитая Копакабана мне не понравилась: я отвык от такого количества народу, и вещи оставить было негде. К тому же вода не выглядит особенно чистой, что неудивительно: сразу за пляжем начинается пригород с самой высокой в мире плотностью населения - сплошные небоскребы. Оставив рюкзак прямо под ногами полицейского, я окунулся на минуту, тут же выскочил из воды и обнаружил, что к карману рюкзака уже тянется беспризорник. После сотен километров безлюдных пляжей Коста-Рики, Эквадора и Перу популярные курорты вовсе не кажутся подходящим местом для отдыха.
У Рио богатая история. В 1807-1821 годах, когда Наполеон захватил Пиренейский полуостров, город даже был столицей Португалии. Вернувшись в Лиссабон, король Жуан VI оставил сына регентом. Через год молодой принц Педро провозгласил Бразилию независимой страной, а себя - ее императором. В 1831 году он отрекся от престола в пользу пятилетнего сына, чтобы оставалось больше свободного времени для занятий любовью, которые он ценил выше императорской власти.
Педро II оказался самым прогрессивным императором в истории: уже в 15 лет он отменил рабство, а потом подготовил и провел республиканскую революцию, после чего умер в изгнании в Париже.
Говорят, что где-то в Рио есть памятник Остапу Бендеру, установленный на деньги одного нашего миллионера, но я не проверял.
Еще дальше на юг расположен большой национальный парк Cerra da Bocaina. В этом месте интересный рельеф: прямо от океана берег круто поднимается до 2000 метров, а дальше лежит Бразильское плато. Исток Сан-Франсиску, второй по длине реки континента, находится всего в 20 километрах от Атлантики. До 1800 метров растут дождевые леса, выше - хвойные из Araucaria и Podocarpus, которые на плато переходят в злаковые саванны. Вершины гор покрыты альпийскими лугами.
Как ни странно, после расчистки леса на склонах мало что удается выращивать. Почва сельвы почти не содержит питательных веществ: все, что есть в опавших листьях и ветках, по грибнице симбиотических грибов немедленно поступает в корни деревьев и снова вовлекается в круговорот. Может быть, именно поэтому лес и сохранился до наших дней. Уцелело даже драгоценное дерево пау бразил (Caesalpinia echinatum), по которому когда-то была названа вся страна. Кое-где встречаются целые рощи кешью (Anacardium occidentale), орехи которого болтаются на ярких, как китайские фонарики, и очень сладких околоплодниках.
Здесь водится уже другой подвид львиной игрунки, черный с подпалинами, а также очень редкая паукообразная обезъяна (Brachyteles arachnoides). Самая же обычная обезьяна - масковая тити (Callicebus moloch), которую легко найти по громкому щебету ⌠чи-ви-чууу!■.
В дуплах араукарий гнездится серо-голубой ара (Cyanopsitta spixii), очень красивый и редкий. Более трети его выводков уничтожает грозный хищник, трехметровая синяя с желтыми полосками змея Spilotes pallatus, которую местные жители называют ⌠куроедом■ - она встречается на каждом шагу и нередко ворует домашнюю птицу. Что касается самого верхнего пояса гор, то там мало интересного - разве что бесчисленные моко (Kerodon), родственники морских свинок.
И вот я в Сан-Паулу. 20-миллионный город многие описывают как урбанистический кошмар и величайший ⌠шанхай■ мира, но на самом деле - город как город. Множество небоскребов торчит из моря одноэтажной застройки, повсюду скверы и парки, на улицах неожиданно много японцев, климат довольно мягкий. Хотя Sao Paolo лежит почти на тропике, зимой сюда нередко прорываются холодные фронты из Патагонии, принося мокрый снег и поголовную простуду. Даже сейчас, в начале лета, было довольно прохладно и шел мелкий дождик.
Я нашел агенство Аэрофлота (почему-то в телефонных справочниках его не оказалось) и попросил, чтобы мне поменяли билет Гавана-Москва на Сан-Паулу-Москва. В тот момент я был уверен, что через пару дней окажусь дома, и не подозревал, что мне предстоит самое серьезное приключение за полгода, проведенных в Южной Америке.
Когда я брал билет в Москве, то трижды спросил, можно ли его будет поменять, и трижды мне клялись, что проблем не возникнет. Теперь оказалось, что он куплен в каком-то ⌠левом■ агенстве, а не непосредственно в Аэрофлоте, и сдать его можно только в Москве. А пока нужно было купить новый билет, денег на который у меня, естественно, не было.
Пришлось звонить домой матушке и просить, чтобы она заняла деньги и выслала мне билет по факсу из центральной конторы Аэрофлота.
- Идиот несчастный, - закричала матушка, - вечно я должна тебя откуда-то вытаскивать! (по-моему, это был первый раз). А как ты будешь эти деньги отдавать?
- Сдам свой билет и отдам.
- А если того агенства уже след простыл?
- Заработаю.
- Где?
- В издательстве.
- Да твое издательство почти обанкротилось! И книжка твоя не вышла! И Юлька твоя без работы сидит!
Ну, и так далее. В конце концов матушка обещала прислать билет завтра и бросила трубку, оставив меня в растроенных чувствах.
Паоло оставил мне только свой домашний телефон, поэтому деваться до вечера было некуда. Я поехал в Бутантан - знаменитый серпентарий. Там я обнаружил большую площадку, окруженную бетонной загородкой, где содержались всевозможные змеи. Дождавшись паузы между туристскими группами, я влез на площадку, чтобы сфотографировать некоторых из них. Но не успел я сделать и нескольких снимков, как подъехала полиция. Посмотрев, как я хожу в сандалетках среди разомлевших на солнце змей (естественно, держась от них на безопасном расстоянии), копы поманили меня пальцем, усадили в машину и куда-то повезли.
⌠Вот здорово, - подумал я. - Привезут в КПЗ, покормят на халяву, а потом отпустят.■
Но меня почему-то привезли в психушку. Тут у меня нервы не выдержали, я предъявил Индульгенцию и смылся без обеда. Вечером я приехал к Паоло, который мне очень обрадовался и повозил на машине по городу, показав две основных достопримечательности: новый тоннель имени Айртона Сенны и панель. Панель Сан-Паулу - это улица на окраине, где всю ночь напролет стоят по углам девушки в нижнем белье или просто голые, одна другой страшнее.
Наутро я потащился в Аэрофлот. Билета не было.
- В центральной конторе нет связи. Перерубили кабель, - сообщила матушка по телефону.
Этот день я провел в ботаническом саду и прекрасном городском зоопарке, где есть даже голубой ара (Andorhynchus leari), которых в мире осталось всего около десятка. Назавтра матушке все же удалось прислать мне билет, но до единственного в неделю рейса оставалось два дня.
- Хватит тебе слоняться по городу, - сказал Паоло. Сейчас праздники, поехали к моему деду на фазенду.
- А у твоего деда есть фазенда?
- Есть. Маленькая, но зато на море.
И вот мы взяли несколько друзей Паоло и поехали на фазенду, которая оказалась размером с хороший подмосковный колхоз. Деду Паоло хватало дохода от небольшой банановой плантации, а кормился он фруктами из сада и овощами с поля, которое обрабатывали трое рабочих. Вся остальная территория заросла и превратилась в настоящие джунгли.
В этом фруктовом раю между горами и морем я и провел последние дни. Наиболее интересной личностью на фазенде был управляющий. Когда-то он был самым молодым ротмистром в России и адьютантом Деникина (сменив на этом посту агента большевиков, который стал прототипом героя фильма ⌠Адьютант его превосходительства■ - этот фильм старик достал на видео и теперь смотрит через день). Потом он преподавал математику в Кембридже, где и подружился с одним из студентов - дедом Паоло. Сейчас Владимир Олегович почти не говорит по-русски, но английский еще не забыл. Правда, мне не удалось вытянуть из него никаких воспоминаний о гражданской войне.
Наконец-то я очутился в условиях, в которых работали Даррелл и другие нормальные натуралисты. Я прохлаждался на пляже или играл в бадминтон, а местные жители несли мне разных интересных животных, найденных в поле или в лесу. Сначала притащили с огорода амфисбену (Amphisbaena alba) - желтую подземную рептилию, похожую на дождевого червя, но увеличенного раз в десять. Потом - подземного хомячка Blarinomus, полосатого сцинка Diploglossus и паука Eupelma сантиметров 20 длиной.
Только змей и птиц мне приходилось искать самому, потому что первых крестьяне боятся, а вторых не так просто поймать. Сухие листья в лесу кишели всевозможными ботропсами, на опушках водился редкий удавчик Xenoboa croponii, а под бревнами - коралловая сверташка Anilius, самая яркая из змей. Считается, что ее черные и алые кольца - маскировка под ядовитого аспида, но и аспид рядом с ней кажется тусклым.
Птиц-то, собственно, искать не приходилось. Под потолком веранды висела поилка, которую целый день осаждали черно-белые колибри и стаи желтых цветочниц-бананаквитов (Coereba flaveola). Ночью вокруг усадьбы болтались рыжие совки Otys, а днем - похожие на потерявшегося кукушонка ленивки (Bucco). Ленивка может часами неподвижно сидеть на ветке, уставившись в одну точку, но стоит появиться неподалеку бабочке или мухе - и она мгновенно ловит насекомое на лету. По берегам заросшего синими и желтыми кувшинками пруда мелькала большая, как ворон, странного вида застенчивая птица - красногрудая котинга (Porphyrolaema).
Все полгода я не пропускал ни одного свернутого листа банана или геликонии, чтобы не заглянуть внутрь в поисках летучих мышей. Но только здесь мне удалось добиться успеха. Для этого пришлось прочесать всю плантацию. Посадки бананов в Южной Америке выглядят странно - все грозди задолго до созревания заворачиваются в полиэтилен, чтобы их не обгрызли летучие мыши. Здесь заниматься этим было некому. Каждый вечер вереницы плодоядных листоносов Artibeus, Pygoderma и Sturnira вылетали с чердака фазенды и летели на завтрак.
Подкрепляясь уцелевшими плодами, я просмотрел все подозрительные листья и нашел два вида летучек. Листонос-строитель (Uroderma) строит из листьев зонтик, перегрызая их поперек, а трехцветный присосконог (Thyroptera tricolor) просто забирается в лист, свернутый трубкой. В Центральной Америке и Венесуэле есть еще очень красивые белые листоносы (Ectophylla), которые складывают лист пополам, перекусывая среднюю жилку, но их я не находил ни разу.
Море у фазенды было теплым, как пруд, но почему-то довольно безжизненным - ни рыбы, ни водорослей. Зато на илистом дне я набрал кучу красивых ракушек, в том числе большого и очень редкого Cymatium.
В последнюю ночь на фазенде мне повезло - я увидел еще одно чудо южноамериканской природы, ⌠рождественское дерево■. Один из обычных местных светлячков иногда в массе собирается на небольшое деревце, облепляя его сверху донизу, после чего все жуки начинают синхронно вспыхивать, словно праздничная иллюминация.
Я готов был биться головой об стену от отчаяния, но должен был улететь - денег почти не осталось. Мне так хотелось пересидеть в тропиках московскую зиму, а пришлось возвращаться в холод и тьму ноября.
Рейс Аэрофлота улетает в такое время, что все обменные кассы закрыты. Пришлось мне лихорадочно тратить остаток бразильских реалов - купить гору фруктов (мне еще с фазенды отгрузили килограммов десять) и прочую ерунду. Гораздо лучше, конечно, было бы купить огромную, изумительно изданную книгу ⌠Орхидеи Южной Америки■, но она стоила 720$.
Я переложил все самое тяжелое в маленький запасной рюкзачок, который выглядел таким плюгавым, что его никто не догадался взвесить, и, просидев три часа в раскаленном душном самолете по неизвестной причине, вылетел домой.
Мы еще садились в залитом огнями Рио, в тихом флегматичном Ресифе, но всему приходит конец. Южная Америка исчезла, и остался только ночной океан, черный, как ближайшее будущее.
Вариация
Опять в холодную Россию
Меня умчит Аэрофлот,
Где тротуары ледяные
И баксу преданный народ.
Опять без солнышка полгода
В краю снегов и алкашей,
Фригидной северной природы
И красных рекрутских ушей.
Опять я должен делать бабки,
Пахать, крутиться и башлять,
К зарплате тощей ждать прибавки
И ОРЗ в метро цеплять.
И тихо жить мечтой заветной:
Как долгожданным днем одним
Вернусь я в мир тепла и света
К зеленым тропикам моим.